«Край» поговорил с медиатором Дмитрием Романовым, занимающимся профессиональным разрешением конфликтов. Он рассказал, как пришел к этой специальности, об особенностях сферы в России и о том, с чем приходится сталкиваться в попытках продвигать институт медиации в Курске.
— Откуда пришла идея заняться таким малоизвестным направлением деятельности как медиация?
— У меня большой юридический опыт, первое образование — юрист. В своей работе я в основном занимался семейными делами: споры о ребёнке, расторжения брака, имущественные споры между супругами.
Практика показала, что когда супруги приходят к юристу, они редко хотят просто разделить общее имущество или создать благо для общего ребёнка. Подавляющее большинство приходит на эмоциях: с обидой, страхом, гневом, ревностью. В ходе юридической консультации выясняется, что условный диван человеку делить не надо, ему просто хочется, чтобы другой стороне было обидно.
Когда беседуешь с обеими сторонами индивидуально, понимаешь, что можно их свести вместе в одном кабинете: вы уже подаёте заявление о разводе, так давайте теперь просто сядем и спокойно договоримся. Да, есть недопонимание, но давайте решим, кому достанется диван и с кем ребёнку будет действительно лучше.
Споры об алиментах, использование детей как инструмента давления друг на друга — я понял, что такого быть не должно, что есть другие варианты.
Когда вышел закон о медиации, решил, что должен сделать своей жизнью урегулирование таких конфликтов. Задача медиатора — обеспечить спорящим сторонам пространство и атмосферу, в которой они сядут и поговорят без эмоций и обид. Сядут и поговорят: что произошло, почему, что теперь мы должны сделать.
— Выходит, компетенции медиатора больше психологические, чем юридические?
— Нет, есть и юридическая сторона. Несколько лет назад внесли изменения в федеральный закон о медиации, и теперь соглашение, которое подписывается сторонами в результате проведение юридической процедуры медиации и заверяется у нотариуса, получает юридическую силу исполнительного документа. И если одна из сторон не исполняет соглашения, которые заверены нотариально, вторая сторона без судебных процедур обращается за принудительным исполнением соглашения.
По закону о медиации медиаторы разделяются на два вида. Любой человек, соответствующий критерию закона вроде возрастного ценза, может стать медиатором. Есть профессиональный медиатор, для которого эта деятельность является основной, который прошел специализированное обучение, получил диплом, квалифицирован в области конфликтологии, психологии, для этого есть специальные учебные заведения. Тенденция идёт к тому, что простого медиатора не должно быть — подобно ситуации с адвокатами.
Я решил заниматься медиацией сразу, как только федеральный закон вышел в свет. Конечно, пришлось получить высшее образование в области психологии. Кроме этого занимался разрешением коммерческих конфликтов, работая за рубежом. Пусть их было не такое большое количество, но это дало интересный опыт. Наверное, моя гордость — прохождение годового обучения у Снежаны Замалиевой, ведущего эксперта по практикам Mindfullnes — осознанности, в России. Я сделал эти практики внимательности главным инструментом в профилактике семейного конфликта.
Наше НКО не только помогает супругами примириться, главную ставку мы делаем на профилактику конфликта и его недопущение, проводим семинары про бесконфликтное общение. Для меня конфликт имеет две составляющих: отсутствие внимания конфликтующих в момент спора и эмоциональная напряженность, которая из-за этого возникает. Если бы один спорящий смог спокойно выслушать второго, посмотреть на предмет спора с его точки зрения, позволить второй стороне высказаться, они бы очень быстро нашли зерно конфликта.
— Многие ли обращаются за такими услугами?
— За помощью в разрешении конфликта или спорной ситуации обращаются одна-три семьи в месяц. К сожалению, в системе российской медиации есть большой барьер: стоимость нотариального заверения медиативного соглашения слишком велика для большинства пар, которые приходят на семейную медиацию.
Сам медиатор тоже не работает бесплатно: он, как и адвокат, не ведёт коммерческую деятельность, но получает плату за услугу — порядка 1500–2000 рублей за одну сессию, если мы говорим не о деятельности НКО. Но дальше идёт ещё и нотариальное заверение соглашения. А вот стоимость нотариального заверения соглашения, например, по алиментам, недоступна для части супругов: это обойдётся в 5500 рублей, а в Белгородской области все 9500 рублей.
— Как работать, если людям твои услуги зачастую финансово невыгодны? Как находятся клиенты? Вряд ли кто-то думает про «надо поучаствовать в семинаре про бесконфликтное общение».
— Я стараюсь активно работать в соцсетях, отслеживаю соответствующие группы и чаты, помогаю советом. Кто-то приходит на личную консультацию, первую оказываю бесплатно. Но вся эта онлайн-деятельность закупорена в пространстве интернета, а в большинстве своём люди не знают, что всё это в принципе существует.
Сейчас возник вопрос необходимости корректировки законодательства. Должен быть скорректирован как сам федеральный закон о медиации, так и ограничена стоимость нотариальных услуг в этой сфере через изменение в законодательстве о нотариате и сопутствующих актах, регулирующих ценообразование в нотариате.
Приведу пример: в Курске за прошлый год у судебных приставов на исполнении находилось порядка 80 производств по делам, связанным со спорами о детях. Если нотариус за эти дела не возьмёт 5500 рублей за нотариальное удостоверение медиативного соглашения, он не обеднеет — это не его основные виды дохода. Но это даст возможность паре без суда прийти к медиатору и спокойно договориться, не подогревая конфликт.
Плюс я бы ещё посмотрел на положительный опыт Европы, откуда мы переняли закон о медиации, и ввёл бы её как обязательную процедуру в часть споров. Однозначно — в семейные споры, чтобы пары сначала проходили медиацию, а только затем имела возможность обратиться в суд, если медиация не помогла. Так мы в том числе снизим нагрузку на судебную систему и органы принудительного исполнения судебных решений: большинство дел перестанет до них доходить.
— За рубежом всё реализовано юридически иначе?
— Законодательно в части европейских стран, Канаде и США, медиация является обязательной процедурой разрешения большинства споров. И уж тем более, семейных: в части стран посещение медиаторов обязательно перед тем, как стороны, не решив конфликт миром, придут в суд. Судья начинает процесс только тогда, когда стороны прошли процедуру, но не договорились и медиатор это подтверждает.
Цена процедуры медиации по сравнению с ценой судебного процесса в других странах — небо и земля. Нанять адвоката по семейному спору в Англии или Франции могут позволить себе не все, но всем даётся возможность урегулировать спор до суда.
Мы же взяли саму идею как блестящую игрушку, но не довели её до ума. Закон получился рамочный: он обозначил, что у нас в принципе есть процедура медиации, и её можно применять.
Плюс в 2019 году в законодательстве появились новые правовые нормы, которые касаются примирительных процедур: появился новый институт внутри судебной системы. В частности, сторона спора может обратиться к судебному примирителю. Может, это вызвано тем, что медиация на коммерческой основе стала развиваться, и медиаторы пошли в суд требовать, чтобы судьи направляли людей на медиативное соглашение. Может быть, некуда было деть судей в отставке.
В результате этого в каждом регионе был создан институт судебных примирителей, которые получают вознаграждение из средств федерального бюджета. Такими судебными примирителями стали судьи в отставке. В судах создали «комнаты медиации», куда приходящие стороны направлялись, где судебный примиритель абсолютно бесплатно помогал разрешить спор и стороны тут же могли вернуться в зал заседания с готовым мировым соглашением.
— Это получилось действенными инструментом или вышла профанация идеи?
— Я с уважением отношусь к любому судье: чтобы стать судьёй, мало того, что надо иметь сильные моральные принципы, так необходимо ещё и знать огромное количество законодательной базы и уметь управлять сторонами в процессе. Но отработавший большой срок судья никогда не перестанет быть судьей: что судья, что прокурор так и останутся в старых рамках. Человек, привыкший обвинять или признавать одну сторону выигравшей, а другую проигравшей, вряд ли будет считать важным моральное состояние участников спора.
Основное отличие медиации от судебного процесса, которое влечёт за собой все остальные положительные факторы, то, что в процедуре медиации нет истца и ответчика, нет выигравшего и проигравшего. Если в суде заключается мировое соглашение, оно заключается под давлением неких обстоятельств в зале судебного заседания. Я уже не говорю про решения, при которых одна сторона уходит с победным флагом, а вторая — с затаённой обидой. Судебное решение разрешает конфликт юридически, но не с точки зрения психологии, местами даже его усугубляет. Это одна из причин неисполнения судебного решения добровольно, когда дело доходит до принудительного исполнения приставами.
— В Курске были случаи урегулирования семейных споров с заверением соглашения у нотариуса?
— Сейчас о таких случаях неизвестно. Мне приходится разрешать конфликты на уровне психологии взаимоотношений участников спора. Просто помогать супругам договориться: либо решить их проблему, помочь им помириться и научить их разговаривать друг с другом, либо помочь им в эмоционально комфортной обстановке завершить все общие дела и расстаться более-менее «друзьями».
— Возможно ли продвигать медиацию на региональном уровне?
— В апреле прошлого года я создал некоммерческую организацию «Центр семейной медиации «Мастерская счастья». До этого я работал как профессиональный посредник, но понял, что часть населения просто не имеет возможности оплатить подобные услуги. А вот НКО имеет возможности их оказывать и заниматься профилактикой для семейных пар за счёт благотворителей и меценатов, которые захотят это направление поддержать. Эти полтора года из-за эпидемии мы работали преимущественно онлайн. Обращений от курян было не так много, в основном идут из Воронежа, Липецка, Брянска, Белгорода: для них мы проводим семинары, лекции по бесконфликтному общению.
Куряне есть, но их число крайне небольшое. Я решил, что популяризировать такой вариант решения конфликтов в регионе можно с помощью государственных организаций и комитетов, тем более, у нас существует национальная программа по поддержке семьи, материнства и детства. Стал обращаться к чиновникам от городского уровня до областного и столкнулся с непониманием. Причём даже от людей, работающих по направлению семьи, материнства и детства. Не буду называть имён, но один из них мне сказал: «Ну как можно говорить о каких-то несчастных семьях, если в Курске все счастливы?». Конечно, это от недопонимания. Немного статистики: за первое полугодие 2021 года в Курской области заключено 2623 брака, расторгнуто — 2244.
Я направлял официальный запрос по организации в ЗАГСах «комнат примирения», где мы могли бы с определённой периодичностью вести приём пар, которые пришли подавать заявление о расторжении брака. Писал запрос на тему обеспечения информационными материалами, которые они могли бы предоставлять парам, подающим заявление на развод, чтобы те могли им воспользоваться: «Смотрите, вот есть такая вещь, вы можете ей воспользоваться. Не хотите — не надо, мы в любом случае принимаем ваше заявление и будем заниматься, но есть и такая возможность». Я уверен, часть людей этим воспользуется, если им об этом рассказать.
Говорил с работниками ЗАГСа, но поддержки не нашёл. Почему это всё неинтересно ЗАГСам? Да, они статисты, ставят цифры «убыло, прибыло, развелись», но я пытался предлагать им разные варианты, помочь проработать вопрос с их специалистами, просто разместить на их ресурсах информацию. Безрезультатно.
Пробить это отношение невозможно. Уверяют, это сложно, никому не нужно, а коллеги из других регионов говорят, что неэффективно, и вообще, мне надо идти в суд, собес — куда угодно, но только не к ним. Но мои коллеги в России работают в том числе и с ЗАГСами, пусть их немного, но говорят, что есть положительные результаты — мы действительно помогаем. У нас чиновники сразу настроены на отказ, и так в большинстве кабинетов. Кто-то смотрит и не понимает, о чем я вообще веду речь. Руки совсем опустились, особенно, видя то, как работают коллеги в других регионах.
В этом году решил последний раз собраться с силами: если сейчас ничего не получится, с работой здесь придётся закончить. Удалось познакомиться с региональным детским омбудсменом Натальей Листопадовой — она моя коллега, тоже профессиональный медиатор. Поддержала и убедила, что это в Курске действительно нужно. Надежда Пономарёва, курирующая в «ЕР» нацпроекты, помогла пообщаться с большинством чиновников. Сейчас веду переговоры со службой судебных приставов: направил официальное обращение об информировании людей, пришедших с исполнительным документом по семейным спорам, о возможности урегулировать конфликт в рамках не юридической (медиация после принятия решения судом невозможна), а «психологической медиации». Надеюсь, сейчас удастся всё сдвинуть с мертвой точки.
— В других регионах обстановка сильно отличается?
— Наши соседи хорошо развивают медиацию, пусть и нельзя сказать про огромные результаты. По крайней мере, в БелГУ есть центр, где обучают профессиональных медиаторов. Хорошим примером является Краснодар: там как раз 20–21 сентября прошел огромный всероссийский форум по медиации, в котором принимала участие наш региональный детский омбудсмен Наталья Листопадова.
Можно сказать, есть два основных направления в медиации: общее и отдельно стоящая бизнес-медиация — разрешение коммерческих споров. Ещё сейчас развивается новое направление в сфере взаимодействия банков с клиентами — возможно, вскоре будут соответствующие законодательные изменения на этот счёт. Но в обеих столицах сейчас сильно развита именно бизнес-медиация. Мой коллега, Алексей Покровский, один из ведущих медиаторов в России, известен тем, что разрешил один из крупнейших для медиации в РФ конфликтов стоимостью в 3 млн долларов.
В этом направлении сейчас очень сильно работает бизнес-омбудсмен Москвы, в Краснодаре и Челябинске оно развивается на базе местного отделения организации предпринимателей «Опора России» и торгово-промышленной палаты, в некоторых регионах медиацию развивает объединение «Деловая Россия».
Кстати, на сайте Курской торгово-промышленной палаты тоже указан медиатор. Когда я собирался найти и объединить местных специалистов, то пытался выйти на контакт с этой девушкой, но попытка не увенчалась успехом — направили писать официальные запросы. Также в Курске есть юрист, работающая по этому направлению и несколько девушек, которые пока набираются опыта. Медиацию надо развивать — у нас её не развивают.
— Тогда зачем всем этим заниматься в Курске, если даже основные клиенты находятся в других регионах?
— Во-первых, я тут живу. Во-вторых, здесь я нашел людей, готовых поддержать такую деятельность. Среди них есть и чиновники, которые существенно помогли в старте НКО. Самое интересное, что некоторые принципиально не хотят огласки своей помощи, им не нужен пиар. Многие люди готовы помогать несмотря на то, что у них самих почти нет свободного времени. Директор принт-центра готов помочь с полиграфией. Артистка курского театра кукол и волонтёр «Лизы Алерт» готова помогать с организацией. Гештальт-терапевт — в качестве консультирующего психолога, а представительница курской адвокатской династии — с юридическими вопросами и семинарами. Профессиональный фотограф, чей час работы стоит 5000 рублей, которые я не имею возможности заплатить, согласен делать визуальную часть бесплатно. Здесь есть команда замечательных людей и было бы здорово работать с ними вместе.
